профессия архитектор
(Лекция)
Архитектор и общество. Ответственность архитектора перед обществом, сегодняшним и грядущим.
Городская среда это тонко, сложно устроенное, инструментально не постижимое, но являемое нам в сильных ментальных ощущениях, эфирное поле. Это хранящаяся в рукотворных материальных объектах эманация многих человеческих жизней, долгого совместного существования целых поколений людей. Городская среда формируется десятилетиями и столетиями. Она очень уязвима. Архитектор, как любой отдельно взятый человек, не может создать среду, но он наделён способностью влиять на её развитие, участвуя в создании форм, в которых она живёт.
Но архитектор же, более чем кто либо другой, способен ей навредить, разрушить её, своими действиями, или, скорее, принять активное участие в этом разрушении.
Я хочу начать своё выступление с этого слайда. Это фото - реклама мерседеса 1928 года. Автомобиль на фоне здания Ле Корбюзье в посёлке Вайсенхоф в Штутгарте. Это иллюстрация того, как меняются представления о прекрасном, современном, актуальном и прогрессивном с течением времени. На фото три объекта – авто дом и фотомодель. Ничего не изменилось в картинке, при этом кардинально изменились роли объектов в сегодняшнем представлении.
Начну с одного важного определения - Что такое архитектура, как я себе это представляю.
Принято считать, что есть две вещи из области человеческой деятельности, о которых есть своё мнение у каждого. Медицина и архитектура. Можно часто услышать – я ничего не понимаю в математике… музыке… театре…, но никогда никто не скажет так об архитектуре. Поэтому я считаю необходимым коротко сообщить для начала, чтобы потом были понятны все мои дальнейшие умопостроения, что я думаю о том, что такое архитектура, в чём заключается роль архитектора, и как далеко простираются его возможности.
Для меня архитектура это совокупность материальных объектов составляющих систему пространственных вместилищ предназначенных для среды человеческого обитания. (Я говорю о той части человечества, которая выбрала оседлый образ жизни, конечно)
Архитектура и среда составляют неразрывную бинарную сущность. Если бы я был человеком докомпьютерной эры, я бы назвал эту пару – душой и телом. Сейчас назову хардом и софтом.
Архитектор, влияет на формирование качественной среды весьма опосредованно. Материал, с которым работает архитектор, это пространство, - пустота. Физические тела – строительные материалы и конструкции, это средства, с помощью которых архитектор руками строителей формирует пустоту.
Архитектору не дано, к сожалению, при жизни, если только не быть таким долгожителем, как Оскар Нимеер, увидеть то, что он построил в состоянии полной и окончательной готовности. Архитектор проектирует и строит здания, здания ограничивают и формируют пространства – вместилища будующей среды. Проходят годы и десятилетия, и как вода в аквариуме с рыбками, сначала свежая и недоброжелательная, по отношению к обитателям, через определённое время, в процессе их жизнедеятельности становится для рыб родной, пространства эти, заключённые в архитектуре наполняются атмосферой пригодной для существования людей.
Восприятие и оценка художественных и прочих достоинств архитектурных объектов, знаковых и просто рядовых зданий, с годами претерпевают изменения (исключая, конечно, те из памятников, которые, по прошествии многих лет и десятилетий, заняли своё постоянное место в иерархии классических объектов культурного наследия). Тому есть много причин, как субъективных, зрительских, зависящих от настроений, потребностей, чаяний, состояния умов в обществе. Так и объективных - возрастных изменений собственно зданий, которые могут иметь как отрицательные, так и положительные последствия.
Время тождественно пространству, можно себе представить, что мы удаляемся от объекта, словно отплываем на корабле от берега, по мере отдаления картина постоянно меняется, смещаются акценты – то, что казалось важным, перестаёт быть различимым, но начинают проявляться детали, которые нельзя было увидеть находясь вблизи, общая картина объекта в контексте, пространственном и временном.
Чем старше среда – тем она комфортнее. Собственные качества зданий перестают быть определяющими, жилые дома построенные в средние века в обычных европейских городах не отличалются какими-то особыми художественными достоинствами. Обычно это лапидарные скуповатенькие постройки, целью которых была, исключительно необходимость защитить человека от неблагоприятных атмосферных явлений и защитить их жизнь, здоровье и собственность от посягательств других людей. Однако сейчас, по прошествии веков, когда мы попадаем, в качестве туристов, в любой из этих старинных городов, ноги нас безошибочно несут в самый центр самой старой исторической части. И вовсе не только из познавательного интереса. Просто именно там, в самой старой части, самая концентрированная и благотворная среда.
Когда сегодня обыватели (в хорошем смысле слова) говорят, что не любят современную архитектуру, я их совершенно понимаю. Её и нельзя любить. Любят среду, душу любят, а в новых домах, если они только не построены в уже сложившейся старой городской застройке, среды нет по опрелелению, она там возникнет в течении ближайших пятьдесяти лет. Как она сформировалась, сравнительно недавно, в районах московской пятиэтажной застройки, но не возникла ещё в районах построенных в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века. Но рано или поздно появится, если мы их до того не снесём.
Историческая среда, её качества, (наверное нужно уже называть её как то более определённо, может быть , ноосферой) меняется со временем довольно заметно. Я родился в Ленинграде. Всю сознательную жизнь живу в Москве. В Питере живёт половина моих родственников – все со стороны отца. В детские, школьные годы все зимние каникулы я проводил в Ленинграде – гостил у тётушек. Я очень любил эти дни – тётки водили меня по музеям, театрам, концертам. Всех моих родственников старшего поколения так или иначе коснулась блокада. Я, конечно, слышал много рассказов об этом. Но даже не поэтому, не из-за этих историй, мне постоянно казалось, что в городе нельзя смеятся, и громко разговаривать. Я чувствовал траур. Трудно понять и объяснить, но это было очень сильное чувство. Хотя оно ничуть не портило удовольствия от каникул.
Потом, в какой-то момент, (тому уж лет тридцать назад, или более) я понял, что это ощущение незаметно пропало. Что-то перегорело, не исчезло, но изменилось, приобрело совершенно иной смысл, появилось особое ощущение красоты, величественной торжественности. И я понял тогда, что это эволюция памяти места о человеческом страдании. И дело не только в блокаде и событиях последнего века. Весь Санкт-Петербург построен на страдании и на погубленных человеческих судьбах. Есть много прекрасных мест на земле, с такой же концетрацией этой памяти совершившихся трагедий. Вся старая Европа, весь Старый Свет таков.
Город - суть больше, чем страна и государство. Именно город – главный элемент расселения, носитель сути «оседлой» цивилизации. Москва - не самый древний из городов, переживает уже шестое государство - (владимиро-суздальское княжество, московское княжество, московское царство, российская империя, советский союз, российская федерация). Рим, Стамбул, Иерусалим, Дербент.. сменили страны и цивилизации.
Память. Город, как хроника. Город и архитектура.
Город – книга, собрание текстов, здания – страницы, фразы, эпизоды – то, что составляет текст об ушедших эпохах, событиях, людях и судьбах. Существовали и ушли целые цивилизации, о которых не осталось иных свидетельств, кроме руин.
Мы не читаем на древнегреческом, не знаем языка древних египтян. Однако имеем довольно чёткое представление о древнем мире. Он для нас вполне реален. И вся наша информация об ушедших временах записана в архитектурных сооружениях. А вот о великой империи Чингисхана мы имеем гораздо более скудное представление.
Стамбул. Когда я, несколько лет назад впервые отправился в этот город, я от него ничего не ждал. Это не Лондон, не Париж, не Рим… в которые мы приезжаем нагруженные огромным багажом предварительных знаний и ожиданий вполне известных впечатлений. В Стамбуле меня ждал сюрприз.
Это было очень сильным впечатлением. Потрясением. Никогда до этого я не испытывал такого удивительного чувства ментального резонанса и синхронизации со средой. Я вдруг почувствовал себя в состоянии полной гармонии со всем миром. Мне показалось, спроси меня сейчас, где Москва, а где Берлин, и я не сомневаясь укажу пальцем точное направление.
Эпизод в кафе. Недалеко от своей гостиницы я обнаружил маленькое, совершенно никакое, с точки зрения архитектурных качеств, одноэтажное, кафе. Такое, каких ещё недавно было много в Москве, которые у нас раньше называли «стекляшкой» Жаль, даже в голову не пришло его сфотографировать снаружи. У этого кафе было одно удивительное свойство. Внутри было, как-то по особому хорошо. Я провёл там несколько вечеров, - приходил и сидел у большого окна с видом на маленькую, холодную и сырую стамбульскую улочку (дело было, зимой), с бокалом белого вина и мне было очень хорошо, спокойно и совершенно не скучно.
Сидеть и пялиться в окно можно было часами. Я чувствовал себя котом греющимся на печи...
Официант обратил моё внимание на стеклянные фрагменты пола и спросил, был ли я уже внизу…
Оказалось, что кафе покоится на сводах античного дома.
Кафе паразитировало на невероятном по силе и качеству источнике древнего излучения. Оно находилось в эпицентре самой высококачественной самой концетрированной городской среды.
Через Стамбул прошли цивилизации, сменялись народы, языки, религии. И оставили свои следы. И те, кто приходил, не уничтожал следов предшественников. Они рачительно использовали доставшееся наследство. Не рушили христианский храм св. Софии, а реконструировали и приспосабливали сначала под нужды своей религии, потом музеефицировали. Вот это и есть реновация.
Кстати, в Стамбуле находится один из лучших новейших музеев Европры – созданный Орханом Памуком музей Невинности.
Городская среда это тонко, сложно устроенное, инструментально непостижимое, но являемое нам в сильных ментальных ощущениях, эфирное поле. Это хранящаяся в рукотворных материальных объектах эманация многих человеческих жизней, долгого совместного существования целых поколений людей.
Город, как я уже говорил, можно уподобить компьютеру, где ХАРД это материальная составляющая, камни, кирпичиа, дерево и железобетон, уложенные и составленные сложным образом. А СОФТ, это собственно среда. Материальное вполне, но не описанной физиками природы, тонкое тело. Его абсолютная материальность и реальность легко доказуема простым ленинским определением – «материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях». Собственно это и есть одно из самых явных проявлений НООСФЕРЫ по Вернадскому.
Город – живая система. Как любой живой организм город находится в постоянном развитии. Биологи говорят, что вид достигший пределов своего возможного развития обречён на исчезновение.
Развитие города, его метаболизм и есть реновация. Реновация это вовсе не снос и уничтожение, не возвращение в точку осчёта, в ноль. Реновация это модернизация, реконструкция, ремонт, приспособление, развитие.
Чем развитей, тоньше и сложней городская ткань, тем более тонких инструментов требует метод его модернизации и развития. Недавно в чиновном лексиконе появился странный неологизм «точечная застройка». Причём с абсолютно отрицательной коннотацией. Что-то, с чем почему-то надо бороться. Хотя, именно точечной, и ни как иначе, должна быть всякая реконструктивная деятельность в историческом (то есть любом сложившемся) городе. Город становится историческим в тот самый момент, когда он наполняется средой.
Если опять вернуться к книге, как к метафоре города, то всякий снос подобен вырыванию из книги страниц. И чем старее страница, тем более непростительно это варварство. Это уничтожение памяти, обеднение истории.
Но ещё хуже, – вписывание и имитация старых утраченных фрагментов. Это подлог, фальсификация, не даром в венецианской хартии реставрация названа последним, исключительным средством, допустимым только в случае абсолютной, документально подтвержденной уверенности. Создание псевдоисторических симулякров, часто при этом узурпирующих имена уничтоженных, зданий – это преступление против истории. Пройдёт немного времени, и наивные обыватели так и будут думать – этот дом - Военторг, а этот - Детский мир, Гостиница Москва, Храм Христа Спасителя… Термин «ВОССОЗДАНИЕ» вообще необходимым запретить. Как ИГИЛ. И говорить каждый раз при этом, – ВОССОЗДАНИЕ - запрещённое в России…
Вот два печальных примера из совсем недавнего времени. Это касается наследия замечательного архитектора Юрия Николаевича Шевердяева. Вот подлог.
Лучшим образцом правильного формирования и развития исторической городской среды, правильной реновации, на мой взгляд, в Москве пока остаётся Кремль. Каждое из находящихся там зданий не стыдится времени своей постройки, не пытается его скрыть.
Теремной дворец, Сенатский, Большой кремлёвский и, наконец Дворец Съездов прекрасно уживаются в едином ансамбле.
Сантьяго-де-Компостела. Город на западе Испании в Галисии, точка, в которой заканчивается паломнический путь к мощам св. апостола Иакова. 19. Средневековый город, известный с восьмого века.
20. В центре исторического города во второй половине прошлого века Альваро Сиза построил здание музея современного искусства.
Семьсот км восточнее, Баскония Бильбао. Совсем другой город, гораздо моложе, но тоже, вполне исторический. Франк Гери, музей Гугенхейма…
Это Большая Ордынка, - одна из немногих московских улиц ещё сохранивших своё морфотипическое своеобразие. Однако и она сейчас, в меру своеобразно прописываемых регламентов, оперирующих исключительно ограничением высоты зданий, постепенно начинает подвергатся искажению и усреднению. Историческая парцеляция размывается. Здания безжалостно уничтожаются перестройкой. Сохраняются, точнее иммитируются, тонкие шкурки фасадов, за которыми скрываются новые объёмы.
Пару лет назад мы выпускали рабочую документацию для реставрации реконструкции и приспособления бывшего здания музея Маркса и Энгельса, а ещё ранше, усадьбы Вяземских-Долгоруковых под размещение отдела работ старых мастеров пушкинского музея.
Многострадальный проект – сын полка- начинал Сэр Норман Фостер, утверждаемую часть делал Сергей Борисович Ткаченко… мы – рабочку. Проект реставрации разрабатывали в ЦНРПМ. Когда делался проект, в результате не очень корректных, сугубо архивных и внешних исследований, принято было считать, что это здание неизвестного архитектора восемнадцатого века, построенное на месте снесённых первым владельцем князем Голицыным, палат семнадцатого века, доставшихся ему от боярина Топчина в качестве приданого.
Когда, уже в процессе строительных работ, западный фасад здания освободили от поздней штукатурки, оказалось, что ничего князь не снёс, объём существовавший в семнадцатом веке сохранён на всю высоту, вплоть до характерного карниза, просто основательно перестроил. После него дом перестраивали, пробивали новые окна, закладывали старые, каждые сто лет. И всё это сохранилось в виде лоскутного одеяла с ясными, легко атрибутируемыми фрагментами. Первым желанием реставраторов было тут же восстановить семнадцатый век. Но немного подумав сообразили, что тогда придётся уничтожить подлинные фрагменты восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого…. и получится двадцать первый, инкрустированный семнадцатым…
Город, как живой организм, развивается, стареет, иногда, болеет, умирает, иногда. Бывает, что город покидает душа, и тогда он может превратиться в подобие коралла, как это случилось с Помпеями. И человечество обязанно бережно сохранять эти, очень хрупкие, останки.
На архитекторе лежит огромная ответственность перед обществом – сегодняшним и будущим. То, что сегодня нам кажется не очень значимым, спустя некоторое время может оказаться «объектом культурного наследия». Самая малая возможность судебной ошибки – главный аргумент в пользу запрещения смертной казни. Невозможность вынесения объективной оценки архитектурному сооружению во временной перспективе.
В современном отечественном архитекторе причудливым образом сочетаются высокомерие и подобострастие. Высокомерие в адрес общества и подобострастие по отношению к начальству.
Городская среда это тонко, сложно устроенное, инструментально не постижимое, но являемое нам в сильных ментальных ощущениях, эфирное поле. Это хранящаяся в рукотворных материальных объектах эманация многих человеческих жизней, долгого совместного существования целых поколений людей. Городская среда формируется десятилетиями и столетиями. Она очень уязвима. Архитектор, как любой отдельно взятый человек, не может создать среду, но он наделён способностью влиять на её развитие, участвуя в создании форм, в которых она живёт.
Но архитектор же, более чем кто либо другой, способен ей навредить, разрушить её, своими действиями, или, скорее, принять активное участие в этом разрушении.
Я хочу начать своё выступление с этого слайда. Это фото - реклама мерседеса 1928 года. Автомобиль на фоне здания Ле Корбюзье в посёлке Вайсенхоф в Штутгарте. Это иллюстрация того, как меняются представления о прекрасном, современном, актуальном и прогрессивном с течением времени. На фото три объекта – авто дом и фотомодель. Ничего не изменилось в картинке, при этом кардинально изменились роли объектов в сегодняшнем представлении.
Начну с одного важного определения - Что такое архитектура, как я себе это представляю.
Принято считать, что есть две вещи из области человеческой деятельности, о которых есть своё мнение у каждого. Медицина и архитектура. Можно часто услышать – я ничего не понимаю в математике… музыке… театре…, но никогда никто не скажет так об архитектуре. Поэтому я считаю необходимым коротко сообщить для начала, чтобы потом были понятны все мои дальнейшие умопостроения, что я думаю о том, что такое архитектура, в чём заключается роль архитектора, и как далеко простираются его возможности.
Для меня архитектура это совокупность материальных объектов составляющих систему пространственных вместилищ предназначенных для среды человеческого обитания. (Я говорю о той части человечества, которая выбрала оседлый образ жизни, конечно)
Архитектура и среда составляют неразрывную бинарную сущность. Если бы я был человеком докомпьютерной эры, я бы назвал эту пару – душой и телом. Сейчас назову хардом и софтом.
Архитектор, влияет на формирование качественной среды весьма опосредованно. Материал, с которым работает архитектор, это пространство, - пустота. Физические тела – строительные материалы и конструкции, это средства, с помощью которых архитектор руками строителей формирует пустоту.
Архитектору не дано, к сожалению, при жизни, если только не быть таким долгожителем, как Оскар Нимеер, увидеть то, что он построил в состоянии полной и окончательной готовности. Архитектор проектирует и строит здания, здания ограничивают и формируют пространства – вместилища будующей среды. Проходят годы и десятилетия, и как вода в аквариуме с рыбками, сначала свежая и недоброжелательная, по отношению к обитателям, через определённое время, в процессе их жизнедеятельности становится для рыб родной, пространства эти, заключённые в архитектуре наполняются атмосферой пригодной для существования людей.
Восприятие и оценка художественных и прочих достоинств архитектурных объектов, знаковых и просто рядовых зданий, с годами претерпевают изменения (исключая, конечно, те из памятников, которые, по прошествии многих лет и десятилетий, заняли своё постоянное место в иерархии классических объектов культурного наследия). Тому есть много причин, как субъективных, зрительских, зависящих от настроений, потребностей, чаяний, состояния умов в обществе. Так и объективных - возрастных изменений собственно зданий, которые могут иметь как отрицательные, так и положительные последствия.
Время тождественно пространству, можно себе представить, что мы удаляемся от объекта, словно отплываем на корабле от берега, по мере отдаления картина постоянно меняется, смещаются акценты – то, что казалось важным, перестаёт быть различимым, но начинают проявляться детали, которые нельзя было увидеть находясь вблизи, общая картина объекта в контексте, пространственном и временном.
Чем старше среда – тем она комфортнее. Собственные качества зданий перестают быть определяющими, жилые дома построенные в средние века в обычных европейских городах не отличалются какими-то особыми художественными достоинствами. Обычно это лапидарные скуповатенькие постройки, целью которых была, исключительно необходимость защитить человека от неблагоприятных атмосферных явлений и защитить их жизнь, здоровье и собственность от посягательств других людей. Однако сейчас, по прошествии веков, когда мы попадаем, в качестве туристов, в любой из этих старинных городов, ноги нас безошибочно несут в самый центр самой старой исторической части. И вовсе не только из познавательного интереса. Просто именно там, в самой старой части, самая концентрированная и благотворная среда.
Когда сегодня обыватели (в хорошем смысле слова) говорят, что не любят современную архитектуру, я их совершенно понимаю. Её и нельзя любить. Любят среду, душу любят, а в новых домах, если они только не построены в уже сложившейся старой городской застройке, среды нет по опрелелению, она там возникнет в течении ближайших пятьдесяти лет. Как она сформировалась, сравнительно недавно, в районах московской пятиэтажной застройки, но не возникла ещё в районах построенных в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века. Но рано или поздно появится, если мы их до того не снесём.
Историческая среда, её качества, (наверное нужно уже называть её как то более определённо, может быть , ноосферой) меняется со временем довольно заметно. Я родился в Ленинграде. Всю сознательную жизнь живу в Москве. В Питере живёт половина моих родственников – все со стороны отца. В детские, школьные годы все зимние каникулы я проводил в Ленинграде – гостил у тётушек. Я очень любил эти дни – тётки водили меня по музеям, театрам, концертам. Всех моих родственников старшего поколения так или иначе коснулась блокада. Я, конечно, слышал много рассказов об этом. Но даже не поэтому, не из-за этих историй, мне постоянно казалось, что в городе нельзя смеятся, и громко разговаривать. Я чувствовал траур. Трудно понять и объяснить, но это было очень сильное чувство. Хотя оно ничуть не портило удовольствия от каникул.
Потом, в какой-то момент, (тому уж лет тридцать назад, или более) я понял, что это ощущение незаметно пропало. Что-то перегорело, не исчезло, но изменилось, приобрело совершенно иной смысл, появилось особое ощущение красоты, величественной торжественности. И я понял тогда, что это эволюция памяти места о человеческом страдании. И дело не только в блокаде и событиях последнего века. Весь Санкт-Петербург построен на страдании и на погубленных человеческих судьбах. Есть много прекрасных мест на земле, с такой же концетрацией этой памяти совершившихся трагедий. Вся старая Европа, весь Старый Свет таков.
Город - суть больше, чем страна и государство. Именно город – главный элемент расселения, носитель сути «оседлой» цивилизации. Москва - не самый древний из городов, переживает уже шестое государство - (владимиро-суздальское княжество, московское княжество, московское царство, российская империя, советский союз, российская федерация). Рим, Стамбул, Иерусалим, Дербент.. сменили страны и цивилизации.
Память. Город, как хроника. Город и архитектура.
Город – книга, собрание текстов, здания – страницы, фразы, эпизоды – то, что составляет текст об ушедших эпохах, событиях, людях и судьбах. Существовали и ушли целые цивилизации, о которых не осталось иных свидетельств, кроме руин.
Мы не читаем на древнегреческом, не знаем языка древних египтян. Однако имеем довольно чёткое представление о древнем мире. Он для нас вполне реален. И вся наша информация об ушедших временах записана в архитектурных сооружениях. А вот о великой империи Чингисхана мы имеем гораздо более скудное представление.
Стамбул. Когда я, несколько лет назад впервые отправился в этот город, я от него ничего не ждал. Это не Лондон, не Париж, не Рим… в которые мы приезжаем нагруженные огромным багажом предварительных знаний и ожиданий вполне известных впечатлений. В Стамбуле меня ждал сюрприз.
Это было очень сильным впечатлением. Потрясением. Никогда до этого я не испытывал такого удивительного чувства ментального резонанса и синхронизации со средой. Я вдруг почувствовал себя в состоянии полной гармонии со всем миром. Мне показалось, спроси меня сейчас, где Москва, а где Берлин, и я не сомневаясь укажу пальцем точное направление.
Эпизод в кафе. Недалеко от своей гостиницы я обнаружил маленькое, совершенно никакое, с точки зрения архитектурных качеств, одноэтажное, кафе. Такое, каких ещё недавно было много в Москве, которые у нас раньше называли «стекляшкой» Жаль, даже в голову не пришло его сфотографировать снаружи. У этого кафе было одно удивительное свойство. Внутри было, как-то по особому хорошо. Я провёл там несколько вечеров, - приходил и сидел у большого окна с видом на маленькую, холодную и сырую стамбульскую улочку (дело было, зимой), с бокалом белого вина и мне было очень хорошо, спокойно и совершенно не скучно.
Сидеть и пялиться в окно можно было часами. Я чувствовал себя котом греющимся на печи...
Официант обратил моё внимание на стеклянные фрагменты пола и спросил, был ли я уже внизу…
Оказалось, что кафе покоится на сводах античного дома.
Кафе паразитировало на невероятном по силе и качеству источнике древнего излучения. Оно находилось в эпицентре самой высококачественной самой концетрированной городской среды.
Через Стамбул прошли цивилизации, сменялись народы, языки, религии. И оставили свои следы. И те, кто приходил, не уничтожал следов предшественников. Они рачительно использовали доставшееся наследство. Не рушили христианский храм св. Софии, а реконструировали и приспосабливали сначала под нужды своей религии, потом музеефицировали. Вот это и есть реновация.
Кстати, в Стамбуле находится один из лучших новейших музеев Европры – созданный Орханом Памуком музей Невинности.
Городская среда это тонко, сложно устроенное, инструментально непостижимое, но являемое нам в сильных ментальных ощущениях, эфирное поле. Это хранящаяся в рукотворных материальных объектах эманация многих человеческих жизней, долгого совместного существования целых поколений людей.
Город, как я уже говорил, можно уподобить компьютеру, где ХАРД это материальная составляющая, камни, кирпичиа, дерево и железобетон, уложенные и составленные сложным образом. А СОФТ, это собственно среда. Материальное вполне, но не описанной физиками природы, тонкое тело. Его абсолютная материальность и реальность легко доказуема простым ленинским определением – «материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях». Собственно это и есть одно из самых явных проявлений НООСФЕРЫ по Вернадскому.
Город – живая система. Как любой живой организм город находится в постоянном развитии. Биологи говорят, что вид достигший пределов своего возможного развития обречён на исчезновение.
Развитие города, его метаболизм и есть реновация. Реновация это вовсе не снос и уничтожение, не возвращение в точку осчёта, в ноль. Реновация это модернизация, реконструкция, ремонт, приспособление, развитие.
Чем развитей, тоньше и сложней городская ткань, тем более тонких инструментов требует метод его модернизации и развития. Недавно в чиновном лексиконе появился странный неологизм «точечная застройка». Причём с абсолютно отрицательной коннотацией. Что-то, с чем почему-то надо бороться. Хотя, именно точечной, и ни как иначе, должна быть всякая реконструктивная деятельность в историческом (то есть любом сложившемся) городе. Город становится историческим в тот самый момент, когда он наполняется средой.
Если опять вернуться к книге, как к метафоре города, то всякий снос подобен вырыванию из книги страниц. И чем старее страница, тем более непростительно это варварство. Это уничтожение памяти, обеднение истории.
Но ещё хуже, – вписывание и имитация старых утраченных фрагментов. Это подлог, фальсификация, не даром в венецианской хартии реставрация названа последним, исключительным средством, допустимым только в случае абсолютной, документально подтвержденной уверенности. Создание псевдоисторических симулякров, часто при этом узурпирующих имена уничтоженных, зданий – это преступление против истории. Пройдёт немного времени, и наивные обыватели так и будут думать – этот дом - Военторг, а этот - Детский мир, Гостиница Москва, Храм Христа Спасителя… Термин «ВОССОЗДАНИЕ» вообще необходимым запретить. Как ИГИЛ. И говорить каждый раз при этом, – ВОССОЗДАНИЕ - запрещённое в России…
Вот два печальных примера из совсем недавнего времени. Это касается наследия замечательного архитектора Юрия Николаевича Шевердяева. Вот подлог.
Лучшим образцом правильного формирования и развития исторической городской среды, правильной реновации, на мой взгляд, в Москве пока остаётся Кремль. Каждое из находящихся там зданий не стыдится времени своей постройки, не пытается его скрыть.
Теремной дворец, Сенатский, Большой кремлёвский и, наконец Дворец Съездов прекрасно уживаются в едином ансамбле.
Сантьяго-де-Компостела. Город на западе Испании в Галисии, точка, в которой заканчивается паломнический путь к мощам св. апостола Иакова. 19. Средневековый город, известный с восьмого века.
20. В центре исторического города во второй половине прошлого века Альваро Сиза построил здание музея современного искусства.
Семьсот км восточнее, Баскония Бильбао. Совсем другой город, гораздо моложе, но тоже, вполне исторический. Франк Гери, музей Гугенхейма…
Это Большая Ордынка, - одна из немногих московских улиц ещё сохранивших своё морфотипическое своеобразие. Однако и она сейчас, в меру своеобразно прописываемых регламентов, оперирующих исключительно ограничением высоты зданий, постепенно начинает подвергатся искажению и усреднению. Историческая парцеляция размывается. Здания безжалостно уничтожаются перестройкой. Сохраняются, точнее иммитируются, тонкие шкурки фасадов, за которыми скрываются новые объёмы.
Пару лет назад мы выпускали рабочую документацию для реставрации реконструкции и приспособления бывшего здания музея Маркса и Энгельса, а ещё ранше, усадьбы Вяземских-Долгоруковых под размещение отдела работ старых мастеров пушкинского музея.
Многострадальный проект – сын полка- начинал Сэр Норман Фостер, утверждаемую часть делал Сергей Борисович Ткаченко… мы – рабочку. Проект реставрации разрабатывали в ЦНРПМ. Когда делался проект, в результате не очень корректных, сугубо архивных и внешних исследований, принято было считать, что это здание неизвестного архитектора восемнадцатого века, построенное на месте снесённых первым владельцем князем Голицыным, палат семнадцатого века, доставшихся ему от боярина Топчина в качестве приданого.
Когда, уже в процессе строительных работ, западный фасад здания освободили от поздней штукатурки, оказалось, что ничего князь не снёс, объём существовавший в семнадцатом веке сохранён на всю высоту, вплоть до характерного карниза, просто основательно перестроил. После него дом перестраивали, пробивали новые окна, закладывали старые, каждые сто лет. И всё это сохранилось в виде лоскутного одеяла с ясными, легко атрибутируемыми фрагментами. Первым желанием реставраторов было тут же восстановить семнадцатый век. Но немного подумав сообразили, что тогда придётся уничтожить подлинные фрагменты восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого…. и получится двадцать первый, инкрустированный семнадцатым…
Город, как живой организм, развивается, стареет, иногда, болеет, умирает, иногда. Бывает, что город покидает душа, и тогда он может превратиться в подобие коралла, как это случилось с Помпеями. И человечество обязанно бережно сохранять эти, очень хрупкие, останки.
На архитекторе лежит огромная ответственность перед обществом – сегодняшним и будущим. То, что сегодня нам кажется не очень значимым, спустя некоторое время может оказаться «объектом культурного наследия». Самая малая возможность судебной ошибки – главный аргумент в пользу запрещения смертной казни. Невозможность вынесения объективной оценки архитектурному сооружению во временной перспективе.
В современном отечественном архитекторе причудливым образом сочетаются высокомерие и подобострастие. Высокомерие в адрес общества и подобострастие по отношению к начальству.
тексты
Tilda Publishing